В теме
В разделе
По форуму
Google
На сайт
Форум
Помощь
Поиск
Галерея
Вход
Регистрация
Форум сообщества "Дети-ангелы"
»
Консультации специалистов
»
Православный уголок
(Модераторы:
Мария87
,
*Даша*
) »
Святочные рассказы.
« предыдущая тема
следующая тема »
Печать
Страницы:
1
[
2
]
Все
Вниз
Автор
Тема: Святочные рассказы. (Прочитано 9998 раз)
0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.
Istrinka
Ветеран
Сообщений:
12318
Страна:
Благодарностей: 142
Пол:
Инна, г.Москва
Святочные рассказы
«
Ответ #15 :
05 Мая 2013, 18:02:23 »
Яичко. Н.Вагнер
В Великую пятницу собрались детки в кухню, около печки, в которой шипит, кипит, бьет белым ключом вода в горшке, а в воде лежат, варятся, красятся, бережно завернутые, тщательно закутанные, пасхальные яички.
- Я знаю, что мое будет лучше!.. Ты вот увидишь! — говорит толстенькая, пухленькая, но страшно нервная Маша.
- Ну, мы еще будем посмотреть! — говорит худенький Ваня, брат ее.
А Петя ничего не говорит. Он просто сидит тут же в кухне. Он думает, что ему стыдно заниматься такими пустяками, как крашенье яиц. Он ведь в четвертом классе классической гимназии! Однако удержаться от того, чтобы посмотреть, как красятся яйца, и он не мог. Искушение это он, впрочем, оправдывал тем, что он здесь в качестве эксперта и решителя, чье яйцо будет лучше: Маши или Вани?
Ваня не долго задумывался над своим яйцом. Он выпросил у тети ярких шелковых лоскутков, надергал из них шелчинок и, обернув в них яйцо, завертел его в тряпки, обмотал черным шелком и опустил в горшок.
Другое дело было с яйцом Маши. Она хотела похристосоваться этим яйцом с дедом, с милым "дедой", который очень ее любит, всегда в каждый праздник дарит ей такие прекрасные игрушки.
И вот она все придумывала, как лучше выкрасить яйцо. И наконец порешила спросить у всех, и у горничной Даши, и у выездного Егора, и у прачки Алены, и у кухарки Степаниды, и у тети, как лучше выкрасить яйцо. Горничная Даша сказала ей, что хорошо красят лоскуточки, и когда тетя дала ей лоскутков, то сама Даша нарезала их мелко-намелко.
Егор-выездной посоветовал красить шафраном.
- Ровно золотые будут яйца-то, — сказал он.
Прачка Алена посоветовала красить луком.
- Лучными перьями... — сказала она. — И дух такой хороший от воды будет, — сказала она.
Кухарка Степанида научила взять сандалу: синего, красного, всякого...
- Сварить, знашь, его, и опустить туда яички... А то можно
просто обсыпать сверху яичко, обвязать тряпочками и так
спустить в горшок... Страсть хорошо выходит!
Наконец, тетя посоветовала просто выкрасить березовыми листьями, причем сказала, что получаются хорошенькие зеленые яйца.
Маша все это приняла к сведению и, обложив яйцо лоскуточками, обсыпала сандалом, шафраном, обложила лучными перьями и березовыми листьями, обвязала тряпочками и спустила яйцо в горшок.
Ваня сильно потешался над таким методом...
- А ты бы, — говорил он, — еще и солью посыпала — авось они лучше выкрасятся... или щепочек бы набрала.
А Петя даже сделал пренебрежительную гримасу, которую он всегда делал, если видел что-нибудь бестолковое и несообразное.
Когда варились яйца, то все принимали в них участие и даже Егор выездной заглянул, как они варятся, и осведомился: положили ли шафрану? Но когда вода уже с полчаса варилась, то все отошли и детки остались одни... И чем сильнее варились яйца, чем бурливее кипела вода, тем серьезнее и сильнее задумывалась Маша. Она даже немножко побледнела.
- Что-то Бог даст! — думала она. Будет ли хорошо яичко
моему "деде"!
И вот пришла кухарка Степанида... Заглянула в горшок глазами "сведущего человека", спросила, сколько они варятся, и порешила, что пора их вынимать... Горшок вынули, поставили на стол... и собрались все — даже тетя пришла посмотреть, как выкрасились яйца и чье яйцо будет лучше.
Кухарка Степанида предварительно положила оба яйца в холодную воду — на самую короткую минутку, — потому что все горели нетерпением посмотреть скорее, как выкрасились яйца.
И кухарка Степанида, наконец, начала развертывать их. Яйцо Вани развернули первым: оно было отмечено красной шерстинкой.
Что же было это за яйцо! Просто прелесть!.. Бледно-серое, сиреневое и по нем шли узоры в тон, жилки синеватые и темно-малиновые. Одним словом, это было самое изящное, мраморное яичко... У Маши сердце почти не билось. Руки дрожали в ожидании появления ее яичка. Наконец развернули и его. Оно вышло все темно-малиновое, с неправильными угловатыми крапинками, точно порфировое. В некоторых местах, где были приложены чистые березовые листочки, так они и отпечатались; но вот какая вышла игра случая, а вы, вероятно, знаете, что нет в целом свете такого прихотника, который мог бы поспорить в этом деле с прихотливым случаем. Как раз на самой середине яичка вышел крест. Небольшой, неправильный крестик, но тем не менее и Степанида, и Даша, и Алена, и даже тетя ахнули, когда его увидали, а Алена даже перекрестилась.
А вышел крестик очень просто. В числе березовых листиков Маша, заторопившись, чтобы скорее завернуть яичко, положила целую веточку, с четырьмя листиками. Три листика прилегли так, что один смотрел прямо вверх, а два листика отвернулись от него в две стороны: направо и налево; четвертый же листик отогнулся, и почти прямехонько смотрел вниз. Все это было достаточно криво и неуклюже, но все остальное дополнялось воображением и крепкой верой... как говорила Алена, в то, что "Господь умудряет младенцев и руками их кладет славу Свою". И все с каким-то благоговением смотрели на яичко, а горничная Даша, вручая его Маше, даже сказала:
- Смотрите, барышня, не разбейте! Это святое яичко...
Неудивительно после этого, что и сама Маша смотрела на это яичко с благоговейною радостью. Даже Ваня примолк перед этим яичком и конфузливо показывал всем свое простое серое, мраморное яичко...
Великую субботу Маша провела в волнении. Во-первых, она не могла придумать, куда бы положить свое дорогое яичко. В комод? Пожалуй, кто толкнет его и яичко разобьется, или Даша в нем рыться станет, да выронит, с бельем, и яичко.
Положила его к себе за пазуху; но, продержав с полчаса, она вдруг чувствует, что яичко сильно нагрелось. Ну, а вдруг, думает она с ужасом, от теплоты крестик испортится и вся краска сойдет с яичка? Она вынула его, бережно поцеловала и ходила все время взад и вперед по комнате, держа его в руках и не спуская с него глаз. Она даже хорошенько не позавтракала и не пообедала от волнения...
Вечером, когда начало уже смеркаться, в кухню пришел старый дедушка Михей. Все дети знали его и тотчас же закричали на весь дом: "Лысый Михей пришел, Дедушка Михей -стой у дверей"!
Кличку ему дали потому, что он обыкновенно стоял у дверей, как его ни усаживали, и уверял, что он так и прозывается: "Дедушка Михей - стой у дверей!"
Михей был очень стар; ходил он чистенько, но весь в заплатах, так что, кажется, не было места на его худеньком кафтанишке, на котором бы не сидела какая-нибудь заплатка — и даже трудно было сказать, какой цвет был у этого кафтанишка: не то серый, не то синий, не то бурый...
Дедушке Михею обыкновенно все давали что-нибудь, когда он приходил в дом.
На этот раз он привел с собой маленького внучка, мальчика лет 8-ми или 9-ти; но на взгляд ему никак нельзя было дать более 4-х или 5-ти лет: так он был миниатюрен. Крохотное его личико смотрело так покорно и тоскливо, большими голубыми глазами, а белые волосы, коротко обстриженные, так гладко, шелковисто прилегли к маленькой головке. На нем была вместо шубки старая кацавейка*, в которой заячий мех был весь вытерт — да и сама она также выглядела "мраморным яичком" под пару дедушкиному кафтану.
Детки потому любили "дедушку Михея", что был он балагур, сказочник. Когда он приходил, то не только дети, все люди, но даже Егор выездной приходил слушать "дедушку Михея".
Был он крепостной еще прадедушки, деда Маши, и хотя его и всю семью его отпустили на волю, но, по старой привычке, он всегда входил со страхом и трепетом в палаты его прежних господ.
- Ну, что "Михей - стой у дверей?" — осведомился Егор выездной. — Зачем пожаловал?.. К празднику подачка понадобилась?
- Какая подачка, Егор Михайлыч? Нужда заставляет. От места-то мне отказали...
- От какого места?..
- А я всегда на масляной и Святой на балагане Малахаева "дедку" изображал...
- Ну!
- А теперь вот отказали. Говорят — голос у тебя слаб стал.
Публика жалуется, не слыхать ничего... Что же, думаю... милостыню просить?!..
- Да ведь ты сапоги прежде ковырял?..
Дедушка Михей улыбнулся и махнул рукой.
- Все во тьме ходим, а я пуще. Ничего не наковырял! Каки сапоги?.. Глаза не видят... Вот теперь не знаю, как праздник Христов встречать будем... Дочурка Машурка хворает... Везде к празднику готовятся, а у нас на Велик день и есть нечего... Вари густо — не будет пусто! Нет ничего... Голодна кума, что денежна сума, придет сама, сведет с ума. Надень котомку, ступай вдогонку!.. Значит за счастьем...
Все обступили дедушку Михея, все слушали, а впереди всех Маша со своим "святым яичком".
- Вон, — говорит дедушка Михей, — барышня-красавица уж яичко нарядное приготовила к праздничку, а у нас внученку-Васенку нет яичка!.. Где укупишь?! Ныне не то что головка, а оборыш, с духом — и тот по грошу яйцо... А крашено, так по пятаку дашь...
А внученок-Васенок стоял и пристально смотрел, ухватив обеими ручонками свою шапочку, смотрел на Машу — и она казалась ему "ангельчиком".
И Маша смотрела в его большие голубые глаза, и сердце у ней сжималось, на глаза навертывались слезы, и какой-то голос шептал:
— Отдай ему яичко, отдай! Деда может купить яичек, а ему купить не на что... Он бедный мальчик — у него нет ни грошика, ни копеечки, для Светлого Христова Воскресенья.
Наконец что-то точно потянуло ее из всей силы к внученку-Васенку. Она быстро подошла к нему и, протянув ему яичко, сказала отрывисто, не глядя на него:
- На тебе!..
И тотчас же отвернулась, все покраснела и, заплакав, выбежала из комнаты.
Все ахнули, а прачка Алена даже всплеснула руками и вскричала:
- Ах, матушки! Это Христово-то яичко!.. Отдай, мальчуган!.. Сейчас отдай!.. Я тебе лучше красное... золотое дам...
Но мальчугану, очевидно, захотелось иметь именно это яичко с крестиком, которое красила Маша. Он бережно засунул его за пазуху, а другой рукой ухватился за пестрый кафтан дедушки Михея и спрятался в его складках.
- Это святое-то яичко отдала! — изумлялась Даша. — Ведь это значит счастье из дому унести... И она так свирепо посмотрела и на Васенку, и на его деда, а сама подумала про себя: "вот шляется, попрошайничает, балагур поганый"!
А между тем Маша прибежала в детскую, уткнула нос в подушку и плакала, плакала...
И сама она не понимала, отчего ее слезы льются так неудержимо. Было ли ей жаль этого хорошенького мальчика, или жаль ей было ее доброго, милого "дедуню", которому теперь нечего будет ей подарить? А когда ушел "дед Михей - стой у дверей", то прибежали Ваня и Петя и начали ее корить, называть глупышкой, которая променяла дедушку на какого-то мальчишку.
Наглумившись вдоволь, братцы предоставили ее собственному горю... Маша до того плакала, что разнемоглась; принуждены были позвать дедушку, и рассказали ему все, что случилось. Дедушка послал за домашним доктором, а своему камердинеру велел отыскать деда Михея и во что бы то ни стало выкупить яичко его внучки. При этом он разрешил подарить деду Михею на праздник десять рублей.
Но выкупить яичко оказалось не так-то легко. Мальчик не хотел ни за что его отдать. Наконец кое-как обманули ребенка и увезли яичко.
Дед уже спал, да и внучка также заснула. Ей стало легче. Деду отдали яйцо только поутру, в Светло-Христово Воскресенье. А он тихохонько, на цыпочках подкрался к спящей еще Маше и положил ей яйцо на столик, а через час, когда она проснулась, дед вошел к ней и, подавая ей огромное яйцо, в котором был запрятан целый кукольный гардероб, сказал: "Христос воскресе!"
Маша начала его целовать и, всхлипывая, едва могла выговорить, что яичко свое она подарила внученку-Васенку!
- А это что же? — спросил дед и указал на яичко.
Маша взглянула и остолбенела...
Вечером у Пети с его старшим братом, Николаем, его товарищем, гимназистом и дедом завязался длинный спор.
Дед уверял, что это лучшее, что есть в человеке: всегда следовать первому сердечному порыву.
- Она, — говорил он про Машу, — отдала мальчику все, что
ей было в ту минуту дорого... Это высокая черта!..
- Таким образом, — возражал товарищ Николая, — вы
противоречите первому этическому закону Спенсера*...
- Какому, какому закону?! — допрашивал дед.
- А закону, по которому совершается развитие всех этических, т. е. нравственных явлений...
- Какой-такой закон! Какой закон! Никогда не слыхал!.. —
признавался дед.
- По этому закону... — объяснял докторально гимназист, —
всякое элементарное, этическое явление уступает место следующему, более разумному...
- Не слыхал, не знавал и знать не хочу ни ваших этических законов, ни вашего Спенсера, — прерывал дед... —
Сердце мне говорит, что хорошо и что дурно, и для меня довольно!.. И я всегда следовал и буду следовать этому указателю...
Но Николай снова сворачивал спор на закон Спенсера и доказывал так основательно, дельно, длинно и скучно, что, наконец, дед преспокойно заснул в своем громадном, покойном кресле.
Записан
Победитель конкурса "Неудачное фото" или "Веселые картинки из жизни"
Istrinka
Ветеран
Сообщений:
12318
Страна:
Благодарностей: 142
Пол:
Инна, г.Москва
Re: Святочные рассказы
«
Ответ #16 :
05 Мая 2013, 18:22:33 »
Екатерина Курч. Колькина Пасха
Колька жил с матерью и братом в деревне, недалеко от Москвы, и часто бывал в Москве у бабушки, которая служила «у хороших господ» в кухарках. Господа были хороши и для старухи Михайловны тем, что не мучили её работой, и с после обеда она всегда была свободна, да хороши были и для её внука Кольки, который, являясь к бабушке, всегда уносил с собою целые узлы разных разностей в виде съестного и подарков от господского сына Вити.
Витя очень любил Кольку и показывал ему столько диковинных вещей, что каждый раз, возвращаясь домой, Колька сообщал что-нибудь новое своему младшему брату Андрейке.
- Граммофон купили! — влетая в избу, кричал он.
- Кто купил, чего ты орёшь? — спрашивала мать, вечно занятая кройкой и шитьём на деревенских франтих.
- Кто? Господа, конечно… И хорошо же играет… Аж бабушка и та слушает и хвалит, — болтал Колька, развязывая узлы и вынимая всё принесённое.
Мать часто посылала его в Москву за «остатками», из которых выкраивала детские платьица, кофточки, фартуки, и перед праздниками, сделав изрядный запас этих всякому необходимых вещей, хорошо зарабатывала.
В господской кухне знали и Машу, Михайловны дочь, и её сыновей Анд- рейку и Кольку, но любили только этого последнего.
Шустрый, понятливый, «хорошо грамотный», как сам он рекомендовал себя, Колька являлся чистым кладом: каждый пользовался его услугами, когда он показывался у бабушки.
— А-а, Колька явился, — приветствовала его горничная Паша. — Вот тебе Витины сапожки, почисти, сделай милость…
Колька едва успевал раздеться и по- целоваться с бабушкой, как на него наваливалось множество дел.
- Почисти сапожки, сбегай, друг, купи лимон, барыня посылают, а мне такая лень, — потягиваясь, говорила Паша.
- Это в лавочке, что на углу? Знаю… ладно, куплю…
Колька бежал, куда посылали, затем с бабушкой после обеда шёл за остатками, урывками ел, что попадало под руку, и пил чай и ждал, когда Витя, придя из гимназии, позовёт его к себе. Тут Колька не чувствовал никогда усталости, рассматривал новые игрушки Вити, «совершенно как настоящие вагоны, локомотивы», волшебные фонари, разные заводные игрушки, глядел на то, как Витя делал соколиную гимнастику, и удивлялся, почему она соколиная.
- Нешто сокол так может?
Витя хохотал и удивлял Кольку разными другими штуками, которые он мастер был выделывать на трапеции и кольцах.
- Сделай и ты так, — говорил Витя.
Колька пробовал, но редко ему это удавалось, да и не в том было дело, чтобы самому так сделать, а в том, чтобы на всё насмотреться, обо всём расспросить.
- Приходи на Пасху, — сказал однажды Витя Кольке, — я возьму тебя в цирк: там ещё не такие штуки увидим.
И Колька решил во что бы ни стало попасть в Москву на Пасху.
На Страстной он помогал матери прибирать избу, всё чистил, мыл, приводил в порядок и осторожно завёл речь о том, что поедет к бабушке в субботу, чтобы пойти к заутрене.
Мать воспротивилась. Как это так — в такой день уйти? Точно здесь церкви нет. Всегда все трое ходили вместе, и нынче пойдём, а к бабушке когда-нибудь на неделе съездит Колька, когда случай будет, кто-нибудь до станции подвезёт. Не идти же десять вёрст пешком в такую ростепель.
Колька сначала возражал, просил, доказывал, но скоро понял, что ни к чему, и решил просто-напросто удрать…
Почему так загорелось ему непременно у заутрени быть в Москве, он и сам не знал, но загорелось…
«И будь что будет, а уж в Москву я попаду», — решил Колька, улучил минуту, завернул в платок чистую рубаху и был таков.
Прошлёпав по невероятной грязи десять вёрст пешком, Колька, как почти всегда, «зайцем» добрался «по машине» в Москву и опять пешим порядком с Курского вокзала до Кудрина, где жила бабушка.
Темнело. В кухне окончены все пасхальные приготовления, в столовой накрыт длинный стол, который горничная Паша уставляет разными вкусными яствами.
Бабушка Михайловна прибрала свою кухню и уголок за занавеской, заправила лампадку и прилегла отдохнуть, соображая, всё ли у неё к завтрашнему запасено и не надо ли, пока открыты магазины, взять ещё чего.
Кто-то тихонько постучал в дверь.
- Войдите, не заперто! — крикнула старуха, ленясь встать.
Прислушалась. Тихо.
— Кто там? — переспросила она.
Молчание. Только будто мышь скребётся. Старуха закрыла глаза и задремала.
«Почудилось, должно быть, что кто-то стучал», — подумала она.
А Колька, как ввалился в тёплую кухню, стащил мокрые сапоги, поставил их у плиты и лёг прямо на полу, подложив под голову узелок с чистой рубахой.
Долго ли он спал, Колька не знал, не знал и того, что, встав зажечь лампу, бабушка увидела его, пожалела, хоть и обругала, и прикрыла его голые ноги шалью и сходила к барыне попросить позволения Кольке переночевать.
Михайловна никогда не получала в этом отказа, но, соблюдая порядок, каждый раз просила позволения переночевать мальчишке. И на этот раз, конечно, разрешение было дано, и Витя был очень рад приятелю. Только добудиться его не оказалось никакой возможности — он спал как убитый.
Около двенадцати часов начала Михайловна собираться к заутрене: завязала в платок кулич и пасху, положила пяток красных яичек и достала шерстяное платье.
Паша носилась из комнат в кухню и обратно, громко болтала с Михайловной и так налетела раз на спящего Кольку, что он вскочил и не сразу сообразил, где находится.
— Ох, батюшки, да я уж в Москве! — обрадовался он. — Бабушка, к заутрене-то ты ещё не ходила?
— Уж пришли все от утрени… проспал ты!.. — смеялась Паша.
- Да что ты… да как же это так?.. Колька протирал глаза, потом схватил свои сапоги и принялся их чистить.
— Ну уж не горюй, — утешила его бабушка, — ещё поспеешь к заутрене, а ты мне вот что скажи — как мать-то тебя в эдакий день отпустила? Может, дело у неё какое ко мне есть? Ничего сказать-то не велела? — рассматривая свою кофту, говорила Михайловна.
Колька струсил.
«Эдак до правды доберётся и задаст так, что не поздоровится», — думал он и соображал, как бы вывернуться получше.
- Делов никаких, — говорил он. — Так отпустила… там я всё поделал… Ну, и Андрейка теперь уж тоже должен матери помогать…
Колька долго бы ещё болтал, но бабушка его не слушала: она заметила, что вся спина кофты была обкапана воском.
- Беги к Петровне, Колька, — сказала она, — кажись, у неё утюжок на плите стоял, вывести надо пятна, нельзя же так идти.
Колька обрадовался, что его больше не расспрашивают, и умчал за утюгом, успев вычистить и надеть только один сапог.
— Давай спину, — приказала бабушка, — я на тебе кофту распялю, да и выведу пятна.
Колька накинул бабушкину кофту, наклонился и почувствовал приятное тепло от утюга.
Вдруг Колька крикнул: стало горячо… ещё и ещё…
— Ой, бабушка, ты мне спину палишь…
— Молчи, молчи… Чем тут палить… И утюг-то не горячий…
Михайловна повернула утюг боком и понажала сильнее — не отходи- ли пятна что-то…
Колька вывернулся из-под её руки и встряхнулся.
- Ей-богу, бабушка, спалила спину… больно мне…
Паша, видевшая эту сцену, хохотала, взявшись за бока, а Михайловна ворчала, что плохо вывелись пятна.
Колька поёжился, однако решил стерпеть и, надев чистую рубаху и дочистив второй сапог, успел-таки сходить с бабушкой к заутрене, видел иллюминацию и фейерверк…
Наутро бабушка поверила, что край утюга был очень горяч, пожалела внука и приложила ему мази, но к вечеру первого дня в кухню вошёл дяденька Пётр, сосед Маши по деревне, и, узнав, что Колька тут, рассказал бабушке, что удрал он без спросу и мать велела ему немедленно явиться домой.
«А цирк, а Пасха в Москве… Как же это так?» — мелькало в голове Кольки.
Бабушка, угощая гостя чаем с куличом, строго глядела на сорванца и решила проучить его, да вспомнила, что вчера невольно наказала его, и решила на этот раз, уж так и быть, простить, а в будущем…
— Ты матери помощником должен быть, — поучала она, — а ты, скажи на милость, волю какую взял — без спросу в Москву к бабушке… Вот Бог- то тебя и наказал! Спину-то саднит?
— А что у него со спиной? — спросил дяденька.
- Так… ничего… — не хотела сознаться в своей оплошности Михайловна.
- Скажи уж Маше, дядя Пётр, что я Кольку на денёк задержала… Пусть для светлого праздника простит его, сорванца… А уж я с тобой расправлюсь, будешь знать, как бабушке неправду говорить, — шептала Михайловна, укладываясь спать и давая Кольке ещё мази и тряпочку.
Попал на второй день Колька и в цирк с Витей, и хоть спина напоминала о том, что ещё достанется ему от матери, но было так интересно, что Колька терпел боль.
Отправляя его домой, нагруженного подарками и полного впечатлений, бабушка читала ему нотацию, а Колька соображал, как получше попросить у матери прощенья и избегнуть наказания.
- Ты уж ради светлого праздника… — повторял он, — прости… больно у заутрени-то хорошо было… Я и за тебя, и за Андрейку, и за отца Богу молился… Небось, простит…
Но Маша вздула Кольку по больной спине, и не скоро забыл он впечатления этой необыкновенной Пасхи.
Записан
Победитель конкурса "Неудачное фото" или "Веселые картинки из жизни"
Печать
Страницы:
1
[
2
]
Все
Вверх
« предыдущая тема
следующая тема »
Форум сообщества "Дети-ангелы"
»
Консультации специалистов
»
Православный уголок
(Модераторы:
Мария87
,
*Даша*
) »
Святочные рассказы.