0 Пользователей и 3 Гостей просматривают эту тему.
Народ валом валил вдоль узкой навозной улицы. Из дощатых лавчонокперегибались, кричали купчишки, ловили за полы, с прохожих рвали шапки, -зазывали к себе. За высокими заборами - каменные избы, красные, серебряныекрутые крыши, пестрые церковные маковки. Церквей - тысячи. И большиепятиглавые, и маленькие - на перекрестках - чуть в дверь человеку войти, авнутри десятерым не повернуться. В раскрытых притворах жаркие огонькисвечей. Заснувшие на коленях старухи. Косматые, страшные нищие трясутлохмотьями, хватают за ноги, гнусавя, заголяют тело в крови и дряни...Прохожим в нос безместные страшноглазые попы суют калач, кричат:"Купец, идем служить, а то - калач закушу..." Тучи галок над церквушками...Едва продрались за Лубянку, где толпились кучками по всей площадиконные ратники. Вдали, у Никольских ворот, виднелась высокая - трубой -соболья шапка боярина, меховые колпаки дьяков, темные кафтаны выборныхлучших людей. Оттуда худой, длинный человек с длинной бородищей кричал,махал бумагой. Тогда выезжал дворянин, богато ли, бедно ли вооруженный, одинили со своими ратниками, и скакал к столу. Спешивался, кланялся низкобоярину и дьякам. Они осматривали вооружение и коней, прочитывали записи, -много ли земли ему поверстано. Спорили. Дворянин божился, рвал себя загрудь, а иные, прося, плакали, что вконец захудали на землишке и помираютголодной и озябают студеной смертью.
– Приеду когда-нибудь, – сказал он. – Да, брат, – женщины – это винт, на котором все вертится. Вот и мое дело плохо, очень плохо. И все от женщин. Ты мне скажи откровенно, – продолжал он, достав сигару и держась одною рукой за бокал, – ты мне дай совет.– Но в чем же?– Вот в чем. Положим, ты женат, ты любишь жену, но ты увлекся другою женщиной…– Извини, но я решительно не понимаю этого, как бы… все равно как не понимаю, как бы я теперь, наевшись, тут же пошел мимо калачной и украл бы калач.Глаза С. А. блестели больше обыкновенного.– Отчего же? Калач иногда так пахнет, что не удержишься. Himmlisch ist's, wenn ich bezwungen Meine irdische Begier; Aber noch wenn's nicht gelungen, Hatt'ich auch recht hubsch Plaisir!Говоря это, С. А., тонко улыбался. Л. тоже не мог не улыбнуться.– Да, но без шуток, – продолжал С.А. – Ты пойми, что женщина, милое, кроткое, любящее существо, бедная, одинокая и всем пожертвовала. Теперь, когда уже дело сделано, – ты пойми, – неужели бросить ее? Положим: – расстаться, чтобы не разрушить семейную жизнь; но неужели не пожалеть ее, не устроить, не смягчить?– Ну, уж извини меня. Ты знаешь, для меня все женщины делятся на два сорта… то есть нет… вернее: – есть женщины, и есть… Я прелестных падших созданий не видал и не увижу, а такие, как та крашеная француженка у конторки, с завитками, – это для меня гадины, и все падшие – такие же.
Когда в городе так много деревьев, кажется, что весна вот-вот придет, что в одно прекрасное утро ее неожиданно принесет теплый ночной ветер. Иногда холодные проливные дожди заставляли ее отступить, и казалось, что она никогда не вернется и что из твоей жизни выпадает целое время года... Осенью с тоской миришься. Каждый год в тебе что-то умирает, когда с деревьев опадают листья, а голые ветки беззащитно качаются на ветру в холодном зимнем свете. Но ты знаешь, что весна обязательно придет, так же как ты уверен, что замерзшая река снова освободится ото льда. Но когда холодные дожди льют не переставая и убивают весну, кажется, будто ни за что загублена молодая жизнь. Впрочем, в ту пору весна в конце концов всегда наступала, но было страшно, что она могла и не прийти.Когда наступала весна, пусть даже обманная, не было других забот, кроме одной: найти место, где тебе будет лучше всего. Единственное, что могло испортить день, — это люди, но если удавалось избежать приглашений, день становился безграничным. Люди всегда ограничивали счастье - за исключением очень немногих, которые несли ту же радость, что и сама весна. Весной я обычно работал рано утром, когда жена еще спала. Окна были распахнуты настежь, и булыжник мостовой просыхал после дождя. Солнце высушивало мокрые лица домов напротив моего окна. В магазине еще не открывали ставен. Пастух гнал по улице стадо коз, играя на дудке, и женщина, которая жила над нами, вышла на тротуар с большим кувшином. Пастух выбрал черную козу с набухшим выменем и подоил ее прямо в кувшин, а его собака тем временем загнала остальных коз на тротуар. Козы глазели по сторонам и вертели головами, как туристы. Пастух взял у женщины деньги, поблагодарил ее и пошел дальше, наигрывая на своей дудке, а собака погнала коз, и они затрусили по мостовой, встряхивая рогами.